Цена жажды: истории о болезнях в мире без воды

Часть I. Армии и жажда

Бирма, 1943 год.

Солдаты шли сквозь зелёный ад. Пот лил с их тел, но фляги гремели почти пустыми. Рядовой Дэниелс спотыкался, ноги его были напряжены, рот открыт, но он молчал.

К закату он рухнул в грязь. Кожа была горячей, но сухой; пульс был как у кролика. Медик присел и прошептал: «Тепловой удар. Сильное обезвоживание».

Губы Дэниелса шевелились, но не издавали ни звука. Он умер до наступления темноты.

Филиппины, 1942 год.

Батаанский марш смерти. Тысячи заключённых гнали по раскалённой дороге. Охранники намеренно не давали им воды.

Мужчины молили о каплях, сосали грязь, слизывали росу с листьев. Некоторые падали на обочине дороги, не в силах подняться. Других зарезали, когда они пытались напиться из канав.

Выжившие позже говорили: «Мы не считали мили. Мы считали шаги между жаждой и смертью».

Северная Африка, 1941 год.

Конвой в пустыне иссяк. Солдаты нарушили дисциплину, сливая воду из радиаторов грузовиков. Она была металлической, горькой, с примесью масла.

Спустя несколько часов рвота охватила их тела. Желудки сжимались, кишечник опорожнялся, пока не осталось ничего. Дизентерия ударила, словно молот.

Конвой похоронил в песке больше людей, чем потерял от вражеского огня.

Россия, 1812 год.

Отступающие французские солдаты шатались по замерзшим полям. Их окружал снег, но жажда застилала глаза. Некоторые жевали лёд, их дёсны кровоточили, лёгкие горели.

В дневниках описывались чёрная моча, опухшие языки, бред. Тысячи людей так и не добрались до следующей деревни — не из-за пуль, а из-за безмолвных мучений от обезвоживания.

Каждая армия усвоила одну и ту же жестокую истину: битвы проигрываются не только из-за стали и пороха, но и из-за жажды, теплового удара и болезней, вызванных отказом от воды.

Часть II. Деревни и голод

Индия, 1877 год.

Колодцы заросли тиной. Женщины скребли дно глиняными горшками, черпая пригоршнями коричневую жидкость. Дети жались друг к другу, губы потрескались, животы раздулись не от еды, а от пустоты.

Один мальчик плакал, прося воды. Его мать держала горшок, нерешительно. Она знала, что вода вонючая – в ней плавали черви, – но что оставалось делать?

Он выпил. К рассвету его охватила лихорадка, и он дрожал, прижавшись к её груди, пока не затих.

Голод унес не только урожай, он унес и саму кровь людей, каплю за каплей.

Эфиопия, 1984.

Мухи роились в уголках детских глаз. Лагеря помощи, раскинувшиеся по бесплодным равнинам, были заполнены скелетами.

Врачи ходили среди них с пакетиками соли и сахара – раствором для пероральной регидратации. Тем, кто успел вовремя, это спасло жизнь. Тем, кто опоздал, с уже остекленевшими глазами, ничто не могло переломить ход событий.

Сотрудница гуманитарной организации написала в своем дневнике:
«Земля пуста, небо пусто, и даже слезы матерей высохли».

Сахель, 1973.

Старейшина деревни помнил времена, когда дожди шли как часы. Теперь земля трескалась, трупы животных лежали в пыли, а молодёжь ходила милями к солоноватым лужам.

Однажды утром жители деревни проснулись и обнаружили, что трое детей не вернулись с водного похода. Рядом с их телами лежали разбитые кувшины. Усталость, жажда и жара унесли их жизни раньше, чем вода успела высохнуть.

Старец плакал, закрыв лицо руками, и шептал: «Мы умираем не от недостатка воды, а от ее предательства».

Кения, 21 век.

В деревне, пострадавшей от засухи, школьники несли пластиковые бутылки. Учитель собрал их под терновым деревом.

«Пей медленно», — настаивала она, наливая из общего кувшина. «Если выпьешь всё, завтра ничего не будет».

Мальчик ослушался и сделал большой глоток. К полудню он лежал, согнувшись пополам, спазмы в желудке из-за грязной воды. Друзья смотрели на него со страхом, понимая, что жажда — это не просто голод в горле, но и тень болезни, таящаяся в каждом глотке.

От голода в Индии до пыли в Африке история повторялась: дети умирали, матери горевали, а деревни увядали. Болезнь была не чужой, а ежедневной гостьей, приносимой с каждой банкой испорченной воды или каждым днём слишком долгого ожидания.

Часть III. Спорт и труд

Техас, 1998.

Воздух над асфальтовой дорожкой мерцал. Мария туго затянула шнурки кроссовок, сердце бешено колотилось от волнения. Триатлон — её величайшее испытание.

На полпути у неё осталась лишь маленькая бутылочка. Она пила очень осторожно, решив приберечь её для велоэтапа.

Во время бега ноги у неё дрожали, дыхание вырывалось, словно пила. Затем её схватили судороги, скручивая мышцы и кости. Она пошатнулась, зрение затуманилось.

Зрители ахнули, когда она упала. Прибежали медики с криками: «Тяжелое обезвоживание — электролитный коллапс!»

Мария выжила, но карьера её так и не вернулась. В дневнике она записала:
«Я думала, что одна сила сможет меня вынести. Но жажда сильнее гордости».

Никарагуа, 21 век.

Поля сахарного тростника простирались бескрайними просторами под солнцем. Рабочие ритмично размахивали мачете, обливаясь потом, их рубашки были мокрыми.

У них не было бутылок с водой — только общие пластиковые кувшины, оставленные на краю поля. К полудню многие перестали чувствовать жажду, борясь с усталостью.

Спустя годы мужчины, работавшие в поле, обратились в клиники с опухшими лодыжками и почечной недостаточностью. Врачи назвали это «мезоамериканской нефропатией» – медленной смертью от десятилетий молчаливого обезвоживания.

Поля давали миру сахар и болезни тем, кто их рубил.

Калифорния, 2006.

Наступила волна тепла. Строители трудились на лесах в тяжёлых касках, лёгкие горели. Один мужчина посмеялся над предупреждениями.

«Перерывы на воду — для слабаков».

К полудню его смех сменился тишиной. Он рухнул на доски, кожа была горячей и сухой. Коллеги облили его водой, но было слишком поздно. Его органы отказали один за другим.

Строительные леса стояли высокие. Он — нет.

Индия, 21 век.

На текстильных фабриках женщины по двенадцать часов в сутки работали, склонившись над станками. Вентиляторы бесполезно тарахтели, воздух был густым от пыли.

Надсмотрщики разрешали лишь короткие перерывы. Многие женщины пили мало, боясь потерять место в очереди.

Одна из них упала в обморок посреди смены, ударившись головой об пол. Очнулась она уже в больнице, почки были изуродованы годами пренебрежения.

Позже ее дочь прошептала:
«Моя мать отдала свое тело машинам, но жажда в конце концов сломила ее».

Спортивные арены, рабочие поля, фабрики и фермы — повсюду жажда оставляла своих жертв. Не всегда внезапная, не всегда драматичная. Иногда медленная, подкрадывающаяся, скрытая в почках и костях, пока не настигла без предупреждения.

Часть IV. Заключенные и беженцы

Филиппины, 1942 год.

Заключённые тащились по пыльной дороге, их сапоги были изношены до дыр. Охранники кричали по-японски, штыки сверкали на солнце.

Миля за милей люди падали в обморок. Некоторые умоляли о воде, цепляясь за канавы. Один упал на колени, зачерпнув грязь ртом. Приклад винтовки с треском ударил его по черепу.

Один из выживших позже писал:
«Мы считали не мили. Мы считали шаги — шаги между жаждой и смертью».

Батаанский марш смерти запомнился не только жестокостью, но и жаждой, которая использовалась как оружие.

Сибирь, 1930-е годы.

В лагерях ГУЛАГа заключённые работали в лесах и шахтах. Вода выдавалась по карточкам, в мисках с тёплой жидкостью, иногда зимой замороженной. Мужчины жевали лёд, чтобы обезболить горло, пока их тела дрожали от жара.

Дизентерия распространилась по лагерю, подпитываемая постоянно используемыми испорченными бочками. Охранники не обращали внимания на стоны.

Один из заключённых тайно вырезал на стене: «Мы не умираем от голода. Мы умираем от сухости».

Руанда, 1994 год.

Беженцы заполонили холмы бесконечными рядами пластиковых тентов и рваной одежды. Грузовики привозили цистерны с водой, но её было недостаточно.

Толпы хлынули вперёд, давили детей, в пыли вспыхивали драки. Холера пронеслась по лагерю, распространяясь немытыми руками и немытыми канистрами.

Сотрудница гуманитарной организации написала в своём дневнике:
«Болезнь тянется за жаждой. Первыми умирают самые слабые — дети, матери, старики. Мы хороним их сотнями».

Сирия, 2015.

Семьи пересекали границы под летним солнцем. Отец нёс две бутылки, контролируя их с жестокой точностью: по глотку на каждого ребёнка и по капле себе.

У ворот лагеря он пошатнулся. Его дети наконец-то пили вволю, а он лежал бледный на носилках, с отказавшими почками.

Его последние слова, обращенные к ним, были не о войне, не о доме, а о воде:
«Охраняйте ее лучше, чем я».

На маршах, в тюрьмах, в лагерях жажда была не случайностью. Она была контролем, наказанием, а иногда и истреблением.

Воду удерживали, загрязняли или за нее боролись, превращая выживание в лотерею капель.

Часть V. Современные истории

Чикаго, 1995.

Волна жары налетела внезапно, наваливаясь, словно кулак. Пожилые жители плотно закрыли окна, опасаясь воров. Вентиляторы молчали, кондиционеры сломались.

Многие забывали пить. Другие не обращали внимания на сухость во рту, ожидая жажды, которая так и не наступила.

Спустя несколько дней парамедики нашли их неподвижно лежащими в душных квартирах. Почки отказали, кровь загустела, сердца тихо остановились от жары.

Один из соседей прошептал сквозь слезы:
«Они умерли не крича, а высыхая».

Бостон, 2002.

Бегуны заполонили марафонскую трассу, пластиковые стаканчики летели, словно конфетти. Некоторые пили на каждой станции, выпивая литры.

К финишу несколько человек упали в обморок — лица побледнели, губы распухли, мозги захлебнулись в разбавленной крови. Врачи качали головами: «Гипонатриемия. Слишком много воды, недостаточно соли».

Жажда имела много обликов: отсутствие, избыток, дисбаланс.

Никарагуа, 2010-е.

Врачи заполняли клиники мужчинами в возрасте от тридцати до сорока лет, рабочими плантаций сахарного тростника, чьи почки сморщились, как сухие фрукты.

Они пришли кашляющими, опухшими, их тела были сломлены десятилетиями труда под палящим солнцем и с недостатком воды.

Один врач вздохнул:
«Это не старики. Они молоды, но жажда состарила их раньше времени».

Токио, 2018.

Лето, побившее все рекорды, обрушилось на город. Улицы мерцали, поезда были изнурены жарой. Больницы были переполнены пострадавшими от тепловых ударов — офисными работниками, детьми, пенсионерами.

Они не застряли в пустынях или джунглях. Они жили среди торговых автоматов и бутилированной воды. Но жажда всё равно одолевала их — тихих, невидимых, незамеченных.

Аризона, наши дни.

Пожилой мужчина шёл пешком один, уверенный в своей маленькой фляге. Спустя несколько часов рейнджеры нашли его без сознания под кактусом, вода у него давно кончилась.

Рядом с ним лежал блокнот. На последней странице было написано:
«Я думал, с меня хватит».

В городах и полях, на спортивных трассах и в больничных палатах жажда оказалась непреходящей. Она была не пережитком пустынь или маршей, а тенью, всё ещё шествующей рядом с человечеством.