Часть I. Зубы пустыни
Пустыня не приветствовала чужаков — она их пожирала.
Артём Кузнецов никогда не собирался туда ступать. Инженер-железнодорожник из Оренбурга, он отправился на юг в 1929 году с небольшой экспедицией, которой было поручено исследовать пути через казахскую степь. Но когда их грузовик сломался, а запасы воды иссякли, он и ещё двое отправились пешком на поиски помощи. На второй день он остался один.
Солнце безжалостно палило землю. Небо было белым куполом, земля – раскаленным зеркалом. Губы Артёма потрескались, кровь прилила к губам, кожа покрылась волдырями, а глаза горели. Каждый вздох царапал горло, словно песок.
Он побрел вперёд, свободно накинув плащ на голову, чтобы дать тень. Пустыня играла с ним злую шутку: миражи серебристых озёр мерцали вдали, словно насмехаясь над его жаждой.
К полудню он рухнул под одиноким кустом терновника, тень которого была не шире его плеч. Жара давила, как засов. Его фляга была почти пуста, последние капли были тёплыми, как кровь.
В тишине он услышал голос своего инструктора, звучавший много лет назад, во время тренировок по выживанию:
«В жару ты не бежишь. Ты не впадаешь в ярость. Ты терпишь. Защищай голову, береги воду и иди по солнцу, а не против него».
Артём заставил себя подняться. Он плотнее закутался в пальто, обмотал шею тряпкой и снова двинулся – медленные шаги, ровное дыхание.
У пустыни были зубы. Она сгрызла бы его, если бы он запаниковал. Но если проявить терпение, возможно, ему удастся проскользнуть между ними.
И так началось его шествие сквозь горнило.
Часть II. Охота за водой
Пустыня ничего не давала даром. Но Артём знал, что воду можно найти, если читать землю, как Священное Писание.
Ближе к вечеру он замедлил ход у пересохшего вади — неглубокой впадины в земле, где после дождей иногда бушевали наводнения. Теперь она превратилась в потрескавшуюся грязь, но следы её существования сохранились. Пучки зелёного камыша упрямо цеплялись за её края. Артём опустился на колени, копая дрожащими руками. Сначала была лишь пыль. Потом влага. И, наконец, постепенно грязь. Он выжимал её через тряпку, выжимая несколько драгоценных капель в рот.
Это было грязно и мерзко, но это была жизнь.
Он наполовину наполнил флягу мутной жидкостью, зная, что потом её придётся профильтровать и вскипятить. Но в пустыне даже грязная вода была сокровищем.
Отдыхая, он заметил что-то наверху – кружащего стервятника. Сначала его охватило отчаяние. Но потом он вспомнил: птицы часто кружат рядом с живыми существами – иногда над падалью, иногда над водопоями, где собираются животные.
Он поднялся, следуя по её ленивой дуге. Спустя несколько часов он обнаружил следы на песке: копыта газели, свежие и острые. Они привели его к кусту, где корни акации глубоко проникали в скрытую влагу. Он жевал их листья, горькие, но влажные, чувствуя, как горло становится легче.
В сумерках, когда воздух остывал, он выкопал пальто в неглубокой яме, закрепив края камнями, а в центре поставил жестяную чашку. За ночь роса конденсировалась под тканью и медленно капала в чашку – своего рода перегонный кубок для бедных, трюк, которому его научил старый проводник по пустыне.
Каждая капля будет стоить дороже золота.
В ту ночь, лёжа на песке под острыми, как ножи, звёздами, Артём прошептал:
«Каждое растение – колодец. Каждая тропинка – тропинка. Пустыня таит воду, но и жить без неё не может».
Он закрыл глаза, прижимая к груди наполовину наполненную флягу, словно это была сама жизнь. Потому что, по правде говоря, так оно и было.
Часть III. Война против Солнца
Утро в пустыне было не ласковым, а острым, как лезвие.
К восходу солнца воздух уже раскалился, песок обжигал сапоги Артёма. Он понимал, что не сможет идти весь день вслепую. Бороться с солнцем означало проиграть. Ему нужно было защититься, обмануть жар, чтобы тот пощадил его.
Он разорвал рубашку на полоски и обмотал ими голову и шею, оставив открытыми только глаза. Его пальто превратилось в плащ, свободно свисающий, чтобы защитить кожу от солнца и одновременно задерживать прохладный воздух. Шерсть зудела и воняла потом, но каждый слой служил защитой от раскаленного пламени.
Он двигался медленно, экономя силы, часто останавливаясь в крохотных тенях. Под одним из терновых деревьев он распластался на прохладной земле, и сердце колотилось, как барабан. Тело жаждало воды, но он потреблял её осторожно – один глоток, не больше.
В полдень, когда солнце палило вовсю, Артём совсем остановился. Он выкопал неглубокую траншею, укрывшись ветками и пальто, чтобы соорудить подобие убежища. Воздух внутри был душным, но прохладнее, чем снаружи. Он ждал, потея, глотая жажду, словно яд.
Лишь когда тени снова стали длинными, он поднялся и пошёл. Пустыня в сумерках была иным миром: песок источал жар, ветер нёс след милосердия, и его шаги становились увереннее.
В ту ночь, под небом, усыпанным звёздами, он шёл при лунном свете. Тишина была необъятной, нарушаемая лишь хрустом песка под его сапогами и хриплым дыханием. Он нёс флягу рядом, бережно бережя каждую каплю, но мысли его блуждали. Он представлял реки, леса, снежные поля. Он слышал голос матери, говорившей ему в детстве: «Солнце дарует жизнь, но если слишком долго стоять на его пути, оно заберёт её обратно».
К рассвету он усвоил ритм жизни в пустыне: прятаться от солнца, гулять по звездам и пить только тогда, когда тело больше не может выносить.
Пустыня всё ещё пыталась убить его. Но теперь он, по крайней мере, знал, как отвечать её законам.
Часть IV. Мираж
К третьему дню губы Артёма были разбиты в кровь, ноги дрожали при каждом шаге. Фляга была почти пуста, а росоуловитель позволил ему сделать лишь один глоток. Голод слабо грыз его, но жажда молотом стучала по черепу.
В полдень впереди показался мерцающий свет — широкая синяя гладь, рябящая, как озеро. Артём замер. Сердце ёкнуло, но разум прошипел: «Мираж». Он уже видел их раньше, дразнящие иллюзии, порождённые жаром.
Но этот выглядел иначе. Птицы кружили низко. А это что, зелень по краям? Кучка пальм?
Он пошатнулся вперёд, разрываясь между надеждой и подозрением. Расстояние не сокращалось. Язык распух, мысли закружились. Он остановился, заставляя себя дышать медленно. В памяти всплыли слова его старого учителя: «Вода прячется, но деревья никогда не лгут. Зелёный цвет означает корни. Корни означают влагу».
Артём заставил себя оторвать взгляд от иллюзии озера и внимательно осмотрелся. Да — левее, там, где земля понижалась, росли настоящие пальмы с тяжёлыми и тёмными листьями. Никакого обмана. Жизнь.
Он побрел к ним, каждый шаг давался ему с трудом, пока наконец не добрался до тени. Земля была потрескавшейся, но под ней слабо блестела влага. Он рыл землю кровоточащими пальцами, зачерпывая грязь и продавливая её через ткань, пока капли не просачивались ему в рот.
Вода была грязной, тёплой, тяжёлой от песка — но это была вода. Настоящая.
Он рухнул на ствол дерева, хрипло смеясь, хотя звук был больше похож на рыдание. Всё его тело дрожало от облегчения.
Отдыхая, он заметил кое-что ещё: на пальмах висели тяжёлые тёмные гроздья фиников. Еда. Сладость нахлынула на язык, когда он откусил первый плод, липкий сок стекал по подбородку.
Силы вернулись в его тело, не так много, но достаточно.
Он посмотрел на пустыню за рощей – на фальшивое озеро, всё ещё мерцающее вдали. Оно больше не прельщало его.
«Пустыня лжёт, — прошептал он. — Но она также говорит правду. Нужно просто знать, где искать».
В ту ночь, под пальмами, он впервые почувствовал себя не добычей пустыни, а ее гостем — нежеланным, но терпимым.
Часть V. Урок печи
На рассвете Артём оставил пальмы позади, его фляга была наполовину полна отфильтрованной грязевой воды, карманы были тяжёлыми от фиников. Пустыня всё ещё тянулась бесконечно, но шаги его стали твёрже. В памяти была тень, в желудке – сила, и ритм, который направлял его: днём – отдых, ночью – ходьба.
Ещё две ночи он шёл под звёздами, изнывая от жажды, но не сбавляя темпа. Солнце всё ещё карало его, но уже не как враг – он прятался от него, сгибался под ним, пропускал его. Пустыня научила его послушанию, и послушание сохранило ему жизнь.
На пятое утро, поднявшись на дюну, он увидел это: тонкий серый дым, поднимающийся из труб на краю небольшого поселения. От этого зрелища он чуть не упал на колени. Он пошатнулся вперёд, почти в бреду, пока крики не разнеслись по песку. Мужчины подбежали к нему, схватили под мышки и полили ему в губы воду из глиняных кувшинов. Он жадно пил, прохладная жидкость стекала по подбородку, пропитывая рубашку.
Деревенские жители кормили его хлебом и дыней, укрывали под плетёными циновками. Когда он наконец смог говорить, они спросили, как он смог пройти так далеко в одиночку.
Артём подумал о горниловидной тропе, о фальшивом озере, которое его дразнило, о ладонях, которые его спасали, о пальто, которое защищало его шею, о единственной капле росы, которую он хранил, как сокровище. Он просто сказал:
«Пустыня не жестока. Она точна. Она убивает глупцов, но щадит тех, кто идёт вместе с ней, а не против неё».
Он никогда не забывал этот урок. Годами позже, всякий раз, когда он чувствовал жажду, даже на городской улице, он закрывал глаза и видел пальмы, росу, иллюзорное озеро. И он шептал слова, которые помогли ему выжить:
«Защищай голову. Береги воду. Иди по солнцу, а не против него».
Потому что пустыня научила его, что выживание — это не сила, а уважение.